Ilja Tschlaki

ЧЕТЫРЕ ЧАСТИ

Действующие лица:
Сергей Сергеевич
Славик
Зинаида Михайловна
Люська
Наташка
Баба Катя



Часть первая
 
БАБА КАТЯ. Когда я была маленькой, я писалась. Сильно писалась. С матраца лилось на пол, а на полу у нас лежал ковер. Не ковер, а половик. Получается, с матраца текло на половик, а с половика иногда капало к соседям. Полы такие были как сито, перекрытия деревянные. Через бетон, конечно, так не протекло бы. А тут – кап-кап, и потолок с желтым пятном. И с запахом. Но так было не всегда, конечно. Это в особых случаях. Когда во мне слишком много жидкости скапливалось. Обычно же все в матраце и оставалось. В комнате поэтому сильный запах стоял. Мы в коммуналке жили. Не в Москве, конечно. Такой у нас огромный двухэтажный барак был. Мы на втором и жили. Мамка все на первый поменяться хотела. А соседи – ни в какую, пусть сикает, говорят. А папка им орет: хера себе - «сикает», она ссыт как стадо коров, я, говорит, задыхаюсь с этой зассыхой. Матери он тоже орал: ты, ежели ей щель не заткнешь, уйду к свиньям собачим! Он вообще-то добрый был, просто запах ему не нравился и сырость не переносил. А я ж еще не понимала, совсем несмышленой была, мне, может, и года не было. Мамка накрутит мне пеленок, газетами меня обложит, тряпок всяких вокруг набросает, так и спасались. Потом соседи – не те, что под нами, а другие, которые сбоку, к ним тоже иногда проходило, - так они для меня корыто принесли. Не железное, конечно, в железное мамка бы меня не положила, деревянное принесли, оно у них со старых времен сохранилось. С корытом стало легче. Соседям. Меньше к ним стало поступать. Все в корыте да на полу задерживалось. Мамка, понятно, все убирала, только не всегда успевала. Папка придет с работы и давай орать. А что мамка может сделать? Она уже и так и эдак, и подложит, и подтянет, и накрутит, и навертит. А оно ж льется. Природа, ничего не поделаешь. Пробку же туда не воткнешь. Когда мне исполнилось три, папка нас бросил. Это я уже хорошо помню. Подошел он ко мне на прощанье, погладил по голове и сказал: не ссы, Катя. И больше я его никогда не видела. Мамка тогда меня здорово невзлюбила. Она ж молодая была, а тут муж бросил. Из-за меня. И перед соседями совестно. И стыдно как-то. Люди ведь как думали – от хороший бабы мужик не уйдет. И ни за что их в этом разубедить нельзя. Это теперь все шастают без разбора, не то что соседям, самим ни за что не разобраться – где ты и с кем, - а тогда времена строгие были. Вот невзлюбила меня мамка и говорит через неделю-другую: я, Катька, решила, что твою мерзкую киздёнку нитками зашью. А я не понимаю, что она шить хочет, я ж маленькая. Смотрю, берет мамка нитки, иголку и ко мне направляется. Раздевайся, говорит, да ноги раздвигай. Тут я все разом и поняла. Как заору. Мамка, кричу, не тронь киздёнку! Я не буду ссаться! А она не слышит, у нее в мозгах помутнение, зашью, орет. Я так напугалась, что со страху-то и обсикалась. Стою, а с меня льется как с водопада, хлещет, будто трубу прорвало, и никак оно остановиться не может. На крик соседи сбежались. Смотрят, дело совсем плохо, но милицию вызывать не стали, сжалились надо мной, не то меня бы в детдом направили. Отобрали у мамки иголки с нитками и всякие опасные предметы, а меня во двор отвели, чтоб я на дворе опорожнилась. А мне уж и не надо, все кончилось. На другой день те дальние соседи привели бабку-знахарку из соседней деревни. Ты, говорят, Катюха, не бойся, бабушка починит твою прореху. И что вы думаете? Заговорила ее знахарка. Больше я в своей кровати никогда не сикалась. Потом-то уже... когда в другие попадала, нет-нет да и прорвет меня... да... в том знахаркиной вины нет, она свое дело сделала, в той кровати я не проронила ни капли... а что потом было, то было потом. Как мамка тогда обрадовалась!.. к папке побежала. Но папка к нам не вернулся, у него уже другая жена появилась. Мужчины без баб никак не могут. Если не отшельник, конечно. К чему это я все рассказала? Не помню. Ничего не помню. Да и не знаю толком, со мной ли это все было. Может, привиделось. Такая путаница в голове... (Берет спицы, начинает вязать).
ЗИНАИДА МИХАЙЛОВНА.   Да...
БАБА КАТЯ.   Да, милая...
ЗИНАИДА МИХАЙЛОВНА.   А как вас зовут?
БАБА КАТЯ.   Всю жизнь Катей звали.
ЗИНАИДА МИХАЙЛОВНА.   Баба Катя?
БАБА КАТЯ.   Ну да.
ЗИНАИДА МИХАЙЛОВНА.   Трудная у вас жизнь была.
БАБА КАТЯ.   Что и говорить, времена были не из легких.
ЗИНАИДА МИХАЙЛОВНА.   Мне мама тоже всяких историй про то время рассказывала... да я их все забыла. Помню только, что несладко ей жилось. Не то, что нам.
БАБА КАТЯ.   А где твоя мама?
ЗИНАИДА МИХАЙЛОВНА.   Пропала. Без вести пропала.
БАБА КАТЯ.   В войну?
ЗИНАИДА МИХАЙЛОВНА.   Нет, она не воевала, после войны родилась. Меня родила и через несколько лет пропала.
БАБА КАТЯ.   Такое часто бывает.
ЗИНАИДА МИХАЙЛОВНА.   Но я ее помню, хорошо помню.
БАБА КАТЯ.   Ну, правильно, она же твоя мать.
ЗИНАИДА МИХАЙЛОВНА.   Я даже помню цвет ее глаз. Они у нее были цвета морской волны. Очень красивые глаза.
БАБА КАТЯ.   А волосы?
ЗИНАИДА МИХАЙЛОВНА.   Волосы – не помню. Думаю, она была шатенка. Нет, скорее всего, у нее были русые волосы, да, наверняка так и было. Русые волосы, глаза цвета морской волны... Очень красивая она была. Мне было пять лет, когда она пропала. Или даже четыре, я этого не помню. Но это ведь и не так важно, правда?
  .............................