БАЛ ОБЪЯВЛЯЕТСЯ ОТКРЫТЫМ!
Действующие лица:
Белла Лушина
Марк Андреевич Квадратов
Радзевский Георгий
Верочка Александровна
Илюшка
Сцена почти пуста. Стол, стулья - вот и вся мебель, находящаяся на сцене.
Входит Радзевский.
РАДЗЕВСКИЙ. Господа! Здравия желаем, господа хорошие! Так было без вас хреново!.. Где вы, господа?! Господа, ядрена мать! Провались они!.. Ни одной рожи не видно! Вечно раньше всех прихожу! На хрена?! Из-за этой ерунды опять пожрать не успел! А ничего главней жратвы нет и быть не может! Жратва – вот что заставляет нас бегать, крутиться, скакать! Жратва! И выпивка! Где выпивка, господа?! Ни хрена у них нет! А мне на это!.. У меня все с собой, мать вашу, меня не проведешь, я бывалый! Вот она, бутылочка-то! Хлебнем, Радзевский! Выпьем! Равняйсь-смирно, пли! (Пьет).
Входит Белла Лушина.
ЛУШИНА. Ой, вы уже здесь? Отслужили? Здравствуйте.
РАДЗЕВСКИЙ. Выпить хочешь?
ЛУШИНА. Нет, спасибо.
РАДЗЕВСКИЙ. А хоть бы и „да“, все равно не дам. Ха-ха-ха! Равняйсь-смирно, пли! (пьет).
ЛУШИНА. Всегда мы с вами первыми приходим. Ходим-ходим, а все как было, так и продолжается.
РАДЗЕВСКИЙ. Вольно, иди отдыхай, мамаша, садись вон на тот стульчак и бессловесно кочумай. Стульчак видишь? Вали к нему и развешивай на нем свои сопли. А на мне не надо, я этого не люблю. Приказ понятен? Ну, так с песнями!..
ЛУШИНА. Ну почему вы всегда стулья стульчаками называете?
РАДЗЕВСКИЙ. Вольно, сказал!
ЛУШИНА. Такой вы веселый. Люблю людей с таким характером. Не то что мой бывший – угрюмый, неразговорчивый...
РАДЗЕВСКИЙ. Бил, что ли?
ЛУШИНА. Потому и развелась. Если б не бил, я бы с ним еще пожила.
РАДЗЕВСКИЙ. Не добил, значит.
ЛУШИНА. Он вообще-то неплохой был, добрый... Нервный немного, потому что жизнь трудная была. Как разнервничается, так и бьет, пока просветление не наступит...
РАДЗЕВСКИЙ. Баба, как солдат, ее чем больше бьешь, тем она податливей, подчиняется тебе лучше. Поняла? А чего стоишь тогда? Чего взять нужно?
ЛУШИНА. Стул?
РАДЗЕВСКИЙ. Стульчак, дура, я ж сто раз повторил. Ну?
ЛУШИНА. Стульчак.
РАДЗЕВСКИЙ. Молодец, уважаю, схватываешь на лету. Выпить хочешь?
ЛУШИНА. А что у вас там?
РАДЗЕВСКИЙ. Вот глупая баба! Что за вопросы? Ответ должен быть четким. Я же тебя ясно спрашиваю, без всяких там выкрутасов. И ты должна так же четко...
ЛУШИНА. Не хочу.
РАДЗЕВСКИЙ. Молодец. Брезгуешь, что ли?
ЛУШИНА. Нет, что вы. Но я не знаю, что у вас в бутылке.
РАДЗЕВСКИЙ. Здравствуй!.. Сок колбасный, что ж еще!
ЛУШИНА. Я водку не пью, поэтому.
РАДЗЕВСКИЙ. А вино?
ЛУШИНА. Вино – могла бы за компанию.
РАДЗЕВСКИЙ. А у меня – водка, ха-ха-ха!
ЛУШИНА. Вы очень веселый.
РАДЗЕВСКИЙ. Вот и ты, валяй, веселись вместе. Остальные придут, не до веселья будет.
ЛУШИНА. Да, нас все меньше и меньше становится, не приходит народ. Не верят. Даже профессор, и тот усомнился.
РАДЗЕВСКИЙ. Подумаешь - „профессор“, я, я не верю! А на остальных мне наложить!
ЛУШИНА. Потому что вы с утра с бутылочкой не расстаетесь.
РАДЗЕВСКИЙ. Я с ней никогда не расстаюсь. Ясно тебе, бестолковая ты баба? Что бы я без нее делал? Эх, родная моя, равняйсь-смирно-любимая! Только и успевай ее обновлять.
ЛУШИНА. Уж больше года сюда ходим. Все на свете забыла, ни о чем не думаю, работу закончила и бегом сюда...
РАДЗЕВСКИЙ. Ты бы, дура, поменьше бегала. Сооруди себе какую-нибудь тахту-кушетку и торчи здесь, не выходя, жди чуда, лови его за отросток.
ЛУШИНА. Какой отросток?
РАДЗЕВСКИЙ. Тот самый, что тебя больше всего интересует. Интересует отросток, интересует? Или уже все, отжила, старуха?
ЛУШИНА. Да ну вас. Мне работу бросать не хочется, сейчас такое время, что лучше без работы не оставаться. Вам хорошо, вы военный, вас не уволят.
РАДЗЕВСКИЙ. Меня – никогда, потому что кто без меня на том складу старого дерьма разобраться сможет? Никто! Шинели, сапоги, портянки! Тебе нужны портянки? А для солдата – это первое дело!
ЛУШИНА. И врачихе нашей всегда дело найдется, и профессору... Вот только я, только меня... Уборщица – она и есть уборщица. Мне и болеть совсем нельзя.
РАДЗЕВСКИЙ. А ты им скажи: „Наложить мне на все!“ Поняла? Взять да наложить. И все, и они притухнут, точно тебе говорю, я проверял, и трогать тебя не будут, и уважать начнут. Господа, скажи, не прикажете ли наложить? Господа!.. Хорошее слово, нравится. Господа, не хотите ли в харю? Господа!.. А бывают еще и дамы. Дамы и господа! Слыхала-слыхала?! Господа и дамы! Ты – дама, она – дама, господа!
ЛУШИНА. Ой, да что вы...
РАДЗЕВСКИЙ. Тебя как звать, дамочка?
ЛУШИНА. Белла.
РАДЗЕВСКИЙ. На черта мне твое имя нужно?! Знаю, что Белла! Получше ничего не можешь придумать?! Прасковья, Аграфена – все что угодно!..
ЛУШИНА. Нет, мне не нравится.
РАДЗЕВСКИЙ. Ну, так выдумай что-нибудь сама!
ЛУШИНА. А зачем вам?
РАДЗЕВСКИЙ. Чтоб можно было разговаривать с тобой, как с человеком, как с натуральной дамой, госпожой, ети ее!..
ЛУШИНА. Катерина! Можно, я Катериной буду?
РАДЗЕВСКИЙ. Лишь бы не Белла.
ЛУШИНА. Катерина... красивое имя, правда? Если б у меня родилась девочка, я бы назвала ее Катенькой...
РАДЗЕВСКИЙ. Чего?
ЛУШИНА. А фамилию тоже менять? Так мне с вами интересно!.. А вас как будут звать?
РАДЗЕВСКИЙ. Прапорщик Радзевский. Или... Не знаю, не знаю пока!
ЛУШИНА. А зовут вас как, господин Радзевский?
РАДЗЕВСКИЙ. Как звали, так и зовут, мне мое имя нравится.
ЛУШИНА. Да, мне тоже, приятное у вас имя. А отца вашего?.. Я по отчеству хотела.
РАДЗЕВСКИЙ. Когда хочешь – отчества не нужны. Поняла? Ты меня просто зови – господин Радзевский. Хорошо звучит, а? Господин Радзевский – красиво. Это тебе не какой-нибудь Квадратов засранный!
ЛУШИНА. Зачем вы, он хороший.
РАДЗЕВСКИЙ. Плевать я хотел! Твоя фамилия как?
ЛУШИНА. Лушина.
РАДЗЕВСКИЙ. Сойдет. Господин Радзевский! Госпожа Лушина! Сядь на стульчак, чтоб не грохнуться. Ты входишь, и тебя объявляют – госпожа Лушина! А следом я иду – господин Радзевский! Думай, дура, кумекай, это тебе не тряпкой махать. Все блестит, сверкает, девки меня разглядывают! А я в шикарном костюме, в пиджаке и с бабочкой! И сабля висит-болтается! Господин Радзевский, мать вашу, идет! А ты – в красивом длинном, раздувающемся платье. Сообразила? Огромное такое пышное платье, как у бабы с чайника.
ЛУШИНА. Так вы хорошо рассказали.
РАДЗЕВСКИЙ. И вот, когда все собрались-раскланялись, командир, то есть, начальник, или не знаю кто он там, объявляет начало ужина. И мы идем в огромную столовку. Со мной под руки – две молоденькие дамочки, лет по восемнадцать-двадцать, красивые – аж поджилки трясутся, и хочется не в столовку идти, а прямо в спальню. Но нельзя, начальство за всеми следит. Наконец гости в сборе. Все садятся за стол, кто-то, нет, я говорю тост: „За здоровье короля, нет, президента, хрен его знает, императора, да, за императора!“ Все кричат „ура“, выпивают, и начинается обжираловка. Слуги вносят живых осетров и на наших глазах выдавливают из них икру, солят ее и, окропив слегка лимонным соком, подают на стол. И, пока мы с водочкой уплетаем икру, они бегом на кухню зажаривать осетров. А тут крестьяне подошли: капустка солененькая, грибочки – маслята, белые, рыжики, колбаска домашняя, сальце, огурчики соленые! Самогон, разумеется! Ну мы – по самогону! „За жену императора!“ А тут кавказцы подтянулись, живого барашка волокут. На кухню, подлеца, на кухню кучерявого! Он орет, упирается. Шампуры, помидоры, лучок! Чача! И на кухне они разбивают костерок, режут барашка... А мы тем временем по чаче вдарим! „За здоровье мамаши императора!“ А вот и осетров к столу подтаскивают. К осетру лучше водочку. „За папашу императора!“ Выпили, и вдруг император встает, обтирает рукой губы и произносит речь: „Господа! Дамы и господа! Вот мы тут собрались, а зачем? Что мы сюда жрать пришли? Или мы икры не видели? Мы же не за этим, козлы вы чертовы, сюда приперлись! А ну, всем встать!“ Мы встаем, император щелкает пальцами и оттуда, вон из того угла выходит оркестр, рассаживается, дирижер взмахивает палочкой... и начинается... Бал!
ЛУШИНА. Бал!
РАДЗЕВСКИЙ. „Бал объявляется открытым!“ - кричит император. Но его уже никто не слышит. Все пляшут вальс и все остальное, что там у них...
ЛУШИНА. „Бал объявляется открытым“...
РАДЗЕВСКИЙ. Ага, так точно.
ЛУШИНА. „Бал объявляется“...
РАДЗЕВСКИЙ. Не будет этого, Белла, и не мечтай. Белла... Что за имя у тебя гадкое – Бе-е-елла, как у овцы.
ЛУШИНА. А профессор Квадратов сказал, что мое имя даже в литературе есть.
РАДЗЕВСКИЙ. И ты поверила? Дура.
ЛУШИНА. Мне кажется, он правду сказал.
РАДЗЕВСКИЙ. На, выпей и про все забудь. И про профессора, и про бал. Равняйсь-смирно, пли!
ЛУШИНА. А может, еще поговорим?
РАДЗЕВСКИЙ. О чем?
ЛУШИНА. О бале.
РАДЗЕВСКИЙ. Пей...
Входит грязный, оборванный Илюшка. Радзевский принюхивается. Оглядывается, замечает Илюшку.
РАДЗЕВСКИЙ. Поговоришь тут!.. Ты зачем опять приперся? Не ясно вчера сказал – чтоб духу твоего здесь не было! Уйди в сторону, свинья! Дальше, дальше! Не могу выдержать, такая вонь! Вали в тень, кому сказал?! Дерьмо, весь аппетит испортил! Ох, чует мое сердце, разобью руку о твою поганую рожу! Пшел, сволота!
ИЛЮШКА. Подайте на пропитание...
ЛУШИНА. Запашок есть небольшой, вы правы...
РАДЗЕВСКИЙ. „Запашок“! Вонища! Весь платц провонял, сволочь! Ты зачем опять пришел, придурочный?
ИЛЮШКА. А вдруг бал все-таки будет...
РАДЗЕВСКИЙ. Что?! Ты слышала?! Какой тебе бал?! Обалдел, мужик?! Я тебе вчера разве не ясно сказал? Таких козлов на бал не пускают!
ИЛЮШКА. У меня приглашение было, как у всех.
РАДЗЕВСКИЙ. Плевать я хотел на твое приглашение! Тебе вчера что было сказано?! Стой смирно! Отвечай на поставленный вопрос! Что было сказано?!
ЛУШИНА. Вы помыться должны, Илюша, потому что запах от вас резкий, и одеты вы в грязное. Так на балу нельзя быть.
.............................